– Вот, по-возле ипподрома.

– Значит, она ходит или в Благовещенскую церковь, или в Иерусалимскую. Хотя храм Симеона Столпника тоже недалеко. И девичий Казанский монастырь тоже.

– Ну… а что это нам дает? Думаете, мы ее там на службе поймаем?

Лыков приказал:

– Установите приход и полистайте церковные книги.

– Да зачем, Алексей Николаич?

– Узнайте, у кого она крестила детей, кому приходится кумой. И ищите Марию Елизаровну там.

– Слушаюсь! – Баулин зачесал в затылке. – А ведь точно. Как я сам не додумался?

– Выполняйте, – приказал ему полицмейстер. – А вечером будьте готовы к облаве. Господа приставы и надзиратели, слушайте приказ. К десяти часам вечера быть наготове. Собрать под секретом в каждой части по двадцать городовых, которые покрепче. От Ново-Александровского участка пятеро, хорошо знающие местность, и со списками подозрительных адресов. Конной страже в полном составе стоять во дворе управления. Ищем четырех неизвестных, схожих с фабричными, но на самом деле они разбойники. Заодно метем всех бесписьменных, подозрительных, херых [17] , не имеющих права проживать в губернском городе, отбывших тюремный срок, состоявших под судом и следствием, под гласным и негласным надзором полиции. Подчистую без поблажек. Потом будем разбираться.

Подготовка к облаве началась. Питерцу лазить ночью по притонам было не по чину да и не интересно. Местные разберутся лучше приезжего, кто чего стоит. А он утром посмотрит на улов. Поэтому Лыков занялся поиском Марии Котасоновой. В помощь ему придали городового Фоку Разстрыгина. Тот служил при сыскном отделении с первого дня его основания, уже шестой год, и был достаточно опытен. В первом же храме, в Благовещенском, Фока нашел в крестильных записях скрывающуюся бабу. Она приходилась кумой владельцу торговых бань в Рыбацкой слободе Ивану Иванову. Сыщики отправились туда – и обнаружили Марию Елизаровну сидящей в горнице у самовара.

– Здорово, честная вдова, – хмыкнул довольный Фока. – А мы с их высокородием тебя разыскиваем.

– На что я вам сдалась? – начала было прикидываться убогой Котасонова. Но была тут же одернута:

– Айда в полицию, там будем жечь тебя каленым железом, пока не сознаешься.

Подготовленную таким образом женщину Алексей Николаевич допрашивал лично. Первые минуты она еще пыталась отовраться, однако командированный умел быть суровым. И в конце беседы Елизаровна сообщила кое-что важное. На вопрос, где ее хахаль покупал водку и табак, она ответила:

– Он сам бывший денщик и любил водить дружбу с денщиками. А местных обывателей презирал.

– И?..

– В Нежинском полку служит поручик Жанно-Кристофер Янович Гиждец…

– Как-как? – вскричали полицейские.

Вдова без запинки повторила.

– Ого… – удивился Лыков. – Но что дальше? У него есть денщик – приятель Василия?

– Точно так, барин, – с достоинством ответила Елизаровна. – Живут они через два дома от Полудкина. Денщика звать Евграф Обозенко. Хитрый малый – ух! Он и продает всей округе спирт и необандероленный табак. Восемьдесят копеек бутылка! Ночью, конечно; днем полтинник. И Васю он же снабжал.

Вспомнив своего дружка, вдова всплакнула. Больше ничего ценного из нее вытрясти не удалось, как питерец ни старался.

Алексей Николаевич решил ковать железо, пока горячо, и немедленно допросить денщика. Тут были свои сложности. Хоть Обозенко и нижний чин, но все же он военный. И для допроса нужно разрешение начальства, командира полка или даже дивизии. Однако питерец быстро придумал хитрый ход.

Пока вся рязанская полиция готовилась к облаве, Лыков с Разстрыгиным делали свое дело. Они подъехали к дому, где жил поручик с дикой фамилией. Статский советник спрятался за угол, а городовой стукнул в окно. Открылась форточка, и раздался голос:

– Чего надо?

– Диковинку [18] продай.

– А деньги?

Фока протянул горсть медяков (специально разменяли в кассе вокзала, чтобы не вызвать подозрений). Как и ожидалось, денщик рассердился:

– Вы бы еще по копейке притащили, живоглоты!

– Нету других, Евграф Батькович, бери что дают.

– А ты кто такой? – вдруг встревожился служивый. – Что-то я тебя не помню.

– А кто у тебя на Рождество покупал? Фока это.

– А-а… Держи.

Городовой взял протянутую бутылку и сделал вид, что ушел с нею. Через пять минут они с Лыковым подкрались к входной двери. Алексей Николаевич бесшумно снял ее с петель, своротив при этом засов, и приставил в стене.

– Пошли.

Полицейские ворвались в комнату и застали интересную картину. Денщик в мундире и домашних тапочках разливал из бака ковшом через воронку ядреную жидкость. Бак стоял на полу, а вокруг красовалась посуда на любой вкус: косушки, четушки, штофы с полуштофами, осьмухи и даже одна четверть [19] .

– Так-так, – зловещим голосом произнес Лыков. – Да тут притон! Городовой, взять его!

Денщик заорал. На шум из соседней комнаты прибежал молодой поручик с огромными усами, каким позавидовал бы даже будущий премьер Горемыкин.

– Кто вы? Что происходит?

– Поручик Гиждец? – Питерец предъявил офицеру свой полицейский билет. – Статский советник Лыков, Департамент полиции.

– Департамент? Который в столице? – растерялся тот.

– Да, на Фонтанке, шестнадцать. Я дознаю дело по личному распоряжению министра внутренних дел. Поэтому поменяемся ролями. Это я вас спрошу: что тут происходит? Тайная торговля алкоголем в обход закона. И вы видите ее в первый раз, хотя и квартируете здесь? Готовы подтвердить в суде под присягой?

Поручик стал покрываться пятнами. Лыков нажал еще:

– У нас есть вопросы к вашему денщику. Я могу задать их ему сейчас, в вашем присутствии, и уйти. А вы, надеюсь, после этого прекратите промысел Обозенко раз и навсегда. Если вам, конечно, дороги погоны… Или мы можем продолжить разговор в присутствии вашего командира полка. Вызовем его сюда, покажем картину и побеседуем. Что выбираете?

Гиждец вытер рукавом сразу вспотевший лоб и посмотрел на сыщика:

– Извините, плохо соображаю… Это так неожиданно. А что вас интересует?

– Кому ваш денщик продал вчера водку. Это связано с убийством.

– С убийством? – Поручик так и сел.

– Не волнуйтесь, Обозенко если и причастен к этому, то лишь как свидетель.

– Понял… И я могу присутствовать?

– Я в этом даже заинтересован.

Лыков смягчил тон, он предлагал поручику разобраться без начальства, и тот наконец это понял:

– Тогда спрашивайте, пожалуйста, господин статский советник.

Командированный повернулся к денщику. Тот стоял ни жив ни мертв: слова про Департамент полиции словно прибили его к полу.

– Ну, отвечай быстро и честно, а не то в муку изотру. Продавал ты вчера эту дрянь Василию Полудкину?

– Ваське? Так точно, продавал.

– Когда и сколько? Как происходила покупка?

– Васька взял что-то много… Обычным днем ему хватало сороковки, а тут вдруг приперся сюда и потребовал сразу штоф. Я спрашиваю: а у тебя деньги-то на штоф есть? Покажи сначала. Он вынимает из кармана серенькую [20] и гордо ею машет: во! Еле-еле я ему сдачи нашел.

– Дальше что было? – Сыщик понял, что сейчас узнает нечто важное. – Один был Васька или с компанией?

– Компания его под окнами стояла. Зашел он один.

– Откуда знаешь про компанию?

Евграф всплеснул руками:

– Там голоса слышались, а потом Васька открыл форточку и крикнул туда: Князь, штофа хватит?

– Князь… – повторил статский советник. – Полагаешь, кличка?

– Навроде того.

– Ты сам компанию видел?

– Светло было, их благородие со службы еще не пришел. Я и разглядел, в спину, когда они со штофом уходили. Четверо было, не считая Полудкина. Один высокий, в косматой папахе.